«Что будут делать мои дети, если меня съедят зомби?»

В 2020 году из Института функционального бессмертия, где шла разработка средства для продления жизни Владимира Путина, сбежала инфицированная мышь. В Москве случился зомби-апокалипсис, заражённые лабораторным вирусом москвичи начали жрать друг друга, не видя разницы между пропагандисткой Маргаритой Симоньян, депутатом Валуевым, лесбиянками, недавно ставшими матерями, и женой священника. Всё это — сюжет романа Ивана Филиппова «Мышь», вышедшего в конце 2023 года в издательстве Freedom Letters. «Вёрстка» поговорила с ним о том, стоит ли пытаться понять ФСИНовца, полицейского и z‑блогера и почему он готов видеть людей, а не зомби в «зигующих» согражданах.

Чтобы не пропустить новые тексты «Вёрстки», подписывайтесь на наш телеграм-канал

— Ты известен как журналист, продюсер, блогер — во всех этих ролях приходится иметь дело с реальностью, описывать реальность, взаимодействовать с реальным миром. И вдруг мы узнаём тебя как писателя, выдумывающего истории и целые миры. Как ты в этой точке оказался?

— На самом деле всё довольно просто. Я хоть и ушёл из журналистики, у меня осталась базовая необходимость писать — я не могу не писать, это невозможно. Когда я пришёл работать в кино, в AR Content к Александру Ефимовичу Роднянскому то, как всякий неофит, подумал: «О, класс, я теперь буду сценарии писать». Проработав некоторое время, я понял, что если нужно выбирать между работой на урановых рудниках и работой русским сценаристом, то лучше урановые рудники.

— Серьёзно?

— Во-первых, сама по себе профессия очень сложная и требует недюжинного таланта. Писать сценарии — это совершенно не то же самое, что писать статьи. Во-вторых, российский кинобизнес устроен несколько иначе, чем, например, американский. Если американский автор сделает два рерайта первого драфта, то русский автор может сделать сорок, и за это чаще всего ему никто дополнительно платить не будет.

— Почему так?

— Ну, так устроена индустрия. В общем, я попробовал писать сценарии, у меня ничего не получалось, никому мои идеи не были интересны. И я решил, что и хрен бы с ним. Мои потребности в писании текстов закрывали соцсети и издания, которые у меня что-то заказывали.

Но истории-то в голове продолжали придумываться. Например «Тень»i (первый фикшн Ивана Филиппова — «Вёрстка»)× довольно давно складывалась. И в какой-то момент я спросил себя, почему бы мне просто не написать книжку? Я попробовал, мне очень понравилось, я эту книжку показал литературным агентам, им она тоже понравилась, её издали.

«Тень» вышла практически накануне войны, в самом конце 2021 года. Потом началась война, мы с семьёй, как и многие другие, уехали в Тбилиси. И в первые самые адские три месяца, когда никто ничего не понимал и всем было очень плохо, мне периодически писали: «Я взяла вашу книжку с собой из России, она мне очень помогла» или «Ой, я читаю вашу книжку сейчас, потому что мне подруга посоветовала». Ты не представляешь, насколько это было для меня важно. Это как спасательные круги, которые мне самому не давали утонуть.

— «Мышь» до эмиграции придумалась?

— Да, «Мышь» я собирался писать ещё до войны. Чтобы писать, мне нужно абсолютное сосредоточение и одиночество. Моя жена Катя подарила мне на Новый год поездку в офигенное место в сосновном лесу. Предполагалась, что эта поездка будет в марте 2022 года. Понятно, что в марте 2022-го мы были уже очень далеко от этого соснового леса, и я был уверен, что моя идея с «Мышью» умерла. Но потом она неожиданно вернулась. Это было очень странно, потому что писаться эта книжка начала ни в каком не в одиночестве. Я сидел у нас на кухне в съёмной квартире в Тбилиси, над головой — двое детей, вокруг — суета и шум. Спонсор моей книжки — это шумоподавляющие наушники и 10-часовое видео грозы с сильным дождём.

Если бы вирусом Михайлина можно было заболеть лишь после укуса, может быть, депутаты госдумы и уцелели бы тем утром, но вирус передавался и воздушно-капельным путём. И его уже подцепил по дороге на встречу с Мизулиной корреспондент «Парламентского часа». Вместо того, чтобы поздороваться с подъехавшей с опозданием Мизулиной, он чихнул на неё кровью. Оскорблённая в лучших чувствах Екатерина поспешила скрыться в здании, сказав на прощание неудачливому корреспонденту пару неприятных слов. По случайности, или, может быть, то была судьба, первым встреченным ей в Думе человеком стал депутат Валуев.

Загляни где-то в районе 14:00 случайный прохожий в здание государственной думы, он увидел бы, что зал заседаний залит кровью и завален телами и, вероятно, встретил депутата Валуева, которому образ страшного зомби неожиданно пришёлся к лицу. Благодаря своему спортивному прошлому он оказался единственным «выжившим» и теперь ходил по опустевшему зданию на Охотном ряду в поисках новых жертв.

Отрывок из романа «Мышь» Ивана Филиппова

— Всё равно непонятно, почему человек, который никогда не писал фикшн, вдруг начал его писать.

— Я обожаю выдумывать. Я всегда любил рассказывать истории, и я хороший рассказчик, но моя жена на меня, например, сердится, потому что я приукрашиваю и допридумываю. А писать книжки — это возможность рассказывать истории, приукрашивая и допридумывая, но за это на тебя никто не сердится, а наоборот говорят «спасибо».

Знаешь, как «Тень» появилась? Я в очередной раз прочитал в Твиттере фразу «Хороший полицейский — мёртвый полицейский». Мы, конечно, эту фразу все знаем, но в тот момент я подумал: «А что, если представить её буквально? Что, если буквально мент может стать хорошим, только если он умрёт?» Так появился главный герой «Тени», мент Стёпа. К Стёпе придумалась мифология мира «Тени».

А «Мышь» выросла из слухов про бессмертие Владимира Путина. Мне эту историю дважды рассказывали люди из прокремлёвской тусовки, они на полном серьёзе говорят, что действительно есть институт, в которых ведётся изучение, правда не бессмертия, а долголетия. Я эту мысль долго в голове крутил. Ещё я в принципе очень люблю брать какие-то устоявшиеся жанровые конструкции, которые мы знаем благодаря американским, британским, французским книжкам, фильмам и сериалам, и адаптировать их к нашим реалиям. В итоге я придумал: ага, в Москве наступает зомби-апокалипсис. Почему? Потому что Путина хотели сделать бессмертным. А потом я задал себе самый очевидный вопрос: а что будут делать мои дети, если меня съедят зомби? Так появились первые герои.

— Сама мысль, что я умираю и мои дети остаются одни, настолько страшная, что я её до конца никогда не додумываю. А ты не просто додумал, но и книжку написал. Увлекательную.

— Я просто считаю, что от грустных и страшных мыслей не надо убегать. Но можно учиться с ними жить. Рано или поздно я неизбежно умру. Если это неизбежно, зачем же я буду этого бояться? И я действительно по-настоящему тревожные вопросы, стараюсь продумывать. Это можно делать где угодно — в Инстаграме или в Твиттере, вслух или вот в книжке. «Мышь» для меня суперличная, там много всего очень мне важного и дорогого. Но началась она именно с этого вопроса, что будут делать мои сыновья Данька с Никитой, если в Москве случится зомби-апокалипсис. И дальше я начал искать ответ на этот вопрос.

— Хорошо, с двумя главными героями понятно — это твои дети. Но как могла появиться героиня в костюме розовой ростовой мыши?

— Я встретил эту девочку 29 декабря 2021 года, когда шёл с метро Арбатская на новогоднюю вечеринку. Мне так она понравилась! И я подумал, а вдруг этот костюм мог бы защитить её во время нашествия зомби — так появилась третья героиня.

Ещё одна моя давняя идея неслучившегося сценария была такой: что будет, если конвоир из ФСИН, типичная фсиновская рожа, будет прикован к какому-нибудь хорошему человеку? Так появились Тоня с Лавром. Мы же много чего видели, но мы не видели, чтобы профессор биологии, которого собирались посадить за госизмену, оказался заперт с конвоиршей в автозаке на парковке Лефортовской тюрьмы во время зомби-апокалипсиса. А дальше я начал их придумывать: Лавра мне было придумать проще, а конвоиршу Тоню — гораздо сложнее.

— Почему, кстати?

— Потому что я очень волновался за женских персонажей. В «Тени» у меня не было главных действующих лиц-женщин — мне казалось, что я не могу убедительно написать персонажа-женщину. Поэтому про Тоню я много думал и пытался понять, какое у неё было детство, почему она пошла работать во ФСИН и как она оказалась конвоиром в автозаке. Все ответы на эти вопросы я знаю, я хорошо с ней знаком, несмотря на то, что она вымышленный персонаж.

Чтобы не пропустить новые тексты «Вёрстки», подписывайтесь на наш телеграм-канал

— Ты, мне кажется, один из немногих, кто дал себе труд задуматься про сотрудницу ФСИН. Почти никто этим не хочет заниматься, потому что есть просто «мы» и «они», между нами раздражение или даже ненависть. Про любого фсиновца проще думать, что совершенно неважно, почему он фсиновец, от души или благодаря обстоятельствам. Если он творит зло, будучи частью системы, уже плевать, почему он таким стал. А тебе как будто не наплевать.

— Мне правда было не плевать. Это не значит, что я её полюбил с самого начала, но для себя я нашёл ответ, почему она — такая. На самом деле, я очень хорошо понимаю мысль про разделение на своих и чужих, и жгучей ненависти у меня много к кому хватает. При этом мне кажется важным не отказывать людям в праве на жизнь. Лично я отказываю в этом буквально нескольким героям моей книжки, поэтому их и съели. А глобально надо не забывать, что мы все — люди.

Я же сейчас изучаю пропагандистские каналы в телеграме [Иван Филиппов ведёт канал о z‑пропаганде «На Zzzzzападном фронте без перемен»]. Их авторы пишут чудовищно кровожадные, порой ужасно бесчеловечные тексты. Глупость — это лучшее, что можно сказать про этих людей. Порой это безумные люди, у которых в прямом смысле слова капает кровь с клыков. Но если читать их каждый день, то вдруг ты натыкаешься на что-нибудь, что показывает тебе, что они тоже люди. Оказалось, что у каждого пропагандиста есть свои «красные линии». Абсолютно омерзительный пропагандист Мардан не считает, что Сашу Скочиленко надо было сажать на семь лет. А Евгений Сатановский, один из апологетов и апостолов войны в Украине, поломался на мысли о том, что Россия встала на сторону Хамас, а не Израиля. Юля Витязева поломалась на абортах: оказалось, что у неё есть травматичный опыт аборта в 24 года, и она смотрит на эту важную проблему не с точки зрения пропагандиста, а с точки зрения женщины.

Или открываешь канал пропагандиста и омерзительного человека Олега Царёва, а он вдруг решил написать про свои любимые книжки. И оказывается, что у него их две — и это две мои любимые книги: «Мир по Гарпу» и «Правила виноделов» Джона Ирвинга. Это образец лучшей американской современной литературы. «Правила виноделов» — это книга об абортах, феминизме, гендерных ролях и другой важной традиционно либеральной проблематике. И вот, сука, Царёв их любит. Или Игорь Стрелков написал фанфик по Гарри Поттеру, по которому видно, что он очень хорошо знаком с этим материалом.

— А плохому человеку как будто бы не может нравиться «Гарри Поттер»?

— Человеку! Они хорошие и плохие, но они люди. И в какую бы ты сторону ни шёл, какую бы политическую позицию ни занимал, ты всё равно упираешься в эту мысль, для многих очень некомфортную. Собственно, искусство для этого и существует — чтобы можно было понять другого человека. Когда у тебя нет сил сопереживать, автор фильма или книги, сценарист, художник или режиссёр поможет тебе потратить на это немного твоей эмпатии.

Я, кстати, не ставил себе такой задачи. Но когда я придумывал Тоню, мне нужно было понять, какая она. И в процессе я подумал, что, наверное, такие люди — которые жили в нищете, которых били, над которыми издевались — действительно там работают. Наверное, в той же ФСИН работают не только людоеды, и, наверное, их там даже и немало.

— Но проще же своим сочувствовать, чем пытаться разглядеть в z‑пропагандистах или фсиновцах людей.

— Я очень хорошо тебя понимаю, потому что эти «свои» — это и мои друзья тоже, которые невероятно сильно любили свою страну! Они тратили огромное количество времени, сил, своих денег на то, чтобы сделать страну лучше: спасали памятники архитектуры, занимались благотворительностью, инклюзивным образованием, детьми, которыми никто больше не занимается. Оказалось, стране они не очень-то нужны, а нужны кровожадные пропагандисты и конвоиры. Но их мне всё равно важно понять.

Могу привести простой пример. Джордж Мартин, который придумал «Игру престолов», был большим поклонником «Властелина колец». И он задумался над тем, что случилось с орками, когда добро победило. Их всех убили? Или они стали хорошим? Эта мысль так им овладела, что он решил написать эпическое фэнтезийное произведение, в котором нет деления на плохих и хороших, но есть попытка понять, насколько сложно устроена человеческая природа.

Собственно, мой вопрос такой же: что с «орками»-то будет? Даже если всё закончится так, как мы хотим, Фродо донесёт своё кольцо, бросит его в жерло Ородруина? Тут важно заметить, что это аналогия, и я не отношусь к людям, которые мне не нравятся или с которыми у меня не совпадает политическая позиция, как к оркам. Никогда. Я как раз считаю, что если не относиться к ним как к людям и не пытаться их понять, не пытаться говорить с ними хоть как-то, это будет гарантией повторения. Гарантией повторения худшего из возможных сценариев.

— Читают ли тебя люди, которых ты пытаешься представить и понять?

— Надеюсь, что круг моих читателей шире, чем круг моих друзей. Вообще, очень странная идея писать книжки только для людей одних с тобой убеждений. Мне нравится мысль, что у художественных произведений должен быть адресат и что ты должен понимать, кому ты рассказываешь историю. Но мои адресаты не делятся по идеологическому принципу.

— Ты написал две книги, в обеих разрушил Москву. Тебе это доставляет какое-то отдельное удовольствие?

— Во-первых, это в последний раз, я обещаю! Во-вторых, Москва, конечно, мой любимый город, очень важная часть меня, и то, как я её описываю в книгах, это такое своеобразное признание в любви. Но есть мысленный эксперимент, который всегда меня занимал: а что было бы со страной, если бы Москва исчезла? Россия не осталась бы точно такой же, правда? А какой бы она стала?

Москва — это город, где все друг друга ненавидят. Пешеходы ненавидят автомобилистов. Автомобилисты ненавидят велосипедистов. А велосипедисты ненавидят вообще всех. И менты всё ненавидят, и все ненавидят ментов. Взрослые ненавидят детей, которые кричат, дети ненавидят взрослых, которых не понимают и не пытаются понять.

В «Мыши» есть очень важный для меня кусочек, на который, возможно, никто и не обратил внимание. Когда братья, списанные с моих сыновей, оставшись одни, готовятся выйти из дома, Сева говорит про заражённых москвичей-зомби «твари». А брат ему отвечает: «Не называй их „тварями“, папа с мамой тоже стали такими».

Когда я думаю про российское общество, которое вдруг решило зигануть и поддержать чудовищную войну, то, несмотря ни на что, мне хочется видеть в этом обществе людей, а не зомби. Я смотрю на нас всех как на поколение нелюбимых детей. Никем не любимых. А детей очень важно любить, и по прочтении книжки это очевидно. И людей важно любить. Если бы меня кто-нибудь спросил, какая у меня как у писателя главная идея, то вот она: человек человеку должен быть человеком. Пусть это будет в масштабах семьи, офиса, тюремной камеры. То, что мы видим вокруг себя, это результат чудовищной нелюбви.

В их семье не было принято стыдиться слёз, но Сева всё равно не очень любил, чтобы кто-то видел, как он плачет. Папа, который когда-то и объяснял маленькому Севе, что для мужчины плакать это нормально, а те, кто говорят обратное — дураки и не лечатся — предложил ему лайфхак. Укромное место, в котором можно всегда спокойно поплакать. И сейчас Сева стоял в душе и горько рыдал.

Он делал это довольно тихо, почти беззвучно. Сева плакал о маме и папе, о неслучившемся лете, о том, что жизнь больше не будет прежней и понятной, и впереди только страшное и неизвестное. Он плакал о том, что детство, с которым он совсем не собирался прощаться, вдруг внезапно закончилось. Когда тебе плохо, горячий душ очень помогает — этому тоже научил его папа. Сева подставил лицо воде, давая ей смыть солёные слёзы.

Отрывок из романа «Мышь» Ивана Филиппова

— Мне об этом же говорила директор благотворительного фонда «Солнечный город», который помогает детям в детских домах, но главное — помогает детям туда не попадать. Понятно, что и до войны было много неблагополучия, насилия и нелюбви в российской семье, и дальше будет много. Но если мы хотим когда-то всё-таки оказаться в обществе, где у людей нет потребности идти воевать, то надо над этим работать сейчас. Потому что счастливый ребёнок — это счастливый взрослый, который на войну не пойдёт.

— Всё упирается в ценность человеческой жизни. Умные старшие люди говорят, что после того, что с Россией сделал XX век, ценность человеческой жизни, конечно, слегка померкла.

— Что ты слышал уже о «Мыши»?

— Пока все, кто прочитал её, говорят только приятное. Говорят, что им стало легче. Многие, кому я дал почитать книжку, остались в России и не могут в силу разнообразия обстоятельств уехать. А многие просто не хотят уезжать. И мне очень важно, что она вызывает одинаковую реакцию и у тех, кто уехал, и у тех, кто остался, потому что я её писал и для тех, и для этих. Люди говорят, что они плакали над эпилогом.

Эпилог у «Мыши» не просто так такой. Если хочется, можно остановиться на последней странице последней главы и не читать дальше, от этого книжка не станет менее законченной. Но мне был важен именно такой финал. Очень хочется верить, что мы не проебались как нация. Глядя на всех моих друзей, знакомых и друзей друзей, я вижу, что вы действительно не проебались. Да, исторические обстоятельства оказались сильнее нас, сейчас мы в меньшинстве, но это ничего не означает про страну и про людей в целом. Моя мысль была в том, что, проходя через этот пиздец, горе, ужас, мрак и кровь, ты делаешь какие-то выводы, меняешься. И я в это верю абсолютно искренне.

Эпилог я придумал одновременно с завязкой много лет назад. Тогда не было войны, тогда он звучал не так остро, как сейчас, но я его придумал давно, потому что я верю в людей, которые живут со мной в одной стране и верю в эту страну. Это замечательная страна и замечательные люди. То, что страны в какой-то момент своей истории, к сожалению, начинают творить кровавую, чудовищную хуйню, за которой следуют десятилетия горького раскаяния, — ну да, такое происходит со многими, а теперь и с нами. Но я верю в лучшее в людях. И большая беда часто шоково возвращает тебе ощущение, что ты в первую очередь человек.

— При этом всё-таки есть люди, которых даже ты отказываешься понимать.

— Да, причём я их не всех в книжке убил. На редактуре оттуда вырезали Дмитрия Медведева, потому что совсем карикатурно было. Если бы «Мышь» стала политическим памфлетом, для меня она потеряла бы в ценности, да и для читателя, думаю, тоже. Кроме того, я не хотел, чтобы это выглядело, как будто у меня есть длинный список людей, которые мне не нравятся и которых я решил убить. Во-первых, потому что мой настоящий список длиной примерно в эту книгу. А во-вторых, потому что убийство пропагандистов — это не смысл книжки. Но если в Москве произойдёт зомби-апокалипсис, то он произойдёт для всех.

А ещё, пока я писал «Мышь», я всё время вспоминал последнее предложение ещё одной моей любимой книжки «Благие знамения». В религиозных текстах об Антихристе говорится, что он Антихрист, просто потому что у него папа — Сатана. А Терри Пратчетт и Нил Гейман говорят: генетика — это для лохов, самое важное — воспитание. И вместе пишут книгу, в которой Антихриста воспитывают папа и мама в любящей семье из британской глубинки. И в финале этой гениальной книжки мальчик-Антихрист бежит куда-то со своей собакой, а Пратчетт с Гейманом пишут про него, что он был half angel, half demon, all human. Мне это предложение запало в душу навсегда. Собственно, все мои любимые писатели пишут о том, что человек — самое удивительное существо, потому что он способен и на самые чудовищные преступления, и на акты невероятного благородства. И это может быть один и тот же человек.

Обложка: Дмитрий Осинников
При создании обложки были использованы иллюстрации Александра Кукина.

Поддержать «Вёрстку» можно из любой страны мира — это всё ещё безопасно и очень важно. Нам очень нужна ваша поддержка сейчас. Как нам помочь →